Наград у Петра хватает, так что дело совсем не в этом. Сталин точно подметил основную проблему: не всем нравятся его успехи, и слишком многим он перебежал дорогу, закрыв доступ к новейшим разработкам. А тут еще и Сталин засомневался, что Петра кто-то, помимо него, использует в своих целях. К тому же, и в Англии, и в США, было несколько «скользких» встреч, где Петру предлагали не возвращаться в СССР. Это, кстати, было достаточно большой послевоенной проблемой. Как только начали сокращать представительства в Канаде, США и Великобритании, так появились «отказники-невозвращенцы». Тот же незабвенный Гузенко сдал коды и агентуру из-за того, что срок его командировки заканчивался, а возвращаться в условия послевоенного Советского Союза не захотелось. Плюс активно заработали различного рода «землячества», «товарищества» и «союзы», получавшие деньги за подобных людей «с головы». В условиях того, что большинство городов европейской части страны лежали в руинах, возвращаться в бараки и коммуналки мало кому хотелось. В наше время «колбасных эмигрантов» тоже было много, и страна понесла огромные потери, как интеллектуальные, так и демографические, не говоря о практически полностью разрушенной экономике.
Так или иначе требовалось найти свое место в новых реалиях послевоенной страны, и Петру совершенно не хотелось из-за каких-то дрязг потерять свои позиции в оборонном комплексе. Хотя, я, лично, был на сто процентов уверен, что после «смены руководства» его от кормила уберут. На смену победителям придут неудачники. Ракетный комитет № 2 давал призрачный шанс остаться на коне, из-за своей востребованности.
С этими мыслями он собрался в дорогу, и вылетел во Фрунзе на Ли-2, который гнали на завод по рекламации. Перелет был сложный, с многочисленными посадками и техническими неисправностями, но до Чимкента он добрался на нем, дальше поездом до станции Фрунзе-1. От вокзала шел проспект Дзержинского, бывший Бульварный проспект. Тенистые тротуары просто располагали к тому, чтобы немного размять ноги. Между проезжей частью и тротуаром – обязательный арык с кристально чистой водой. Пройдя четыре квартала, Петр повернул налево. Вдоль дороги слева тянулись одноэтажные дома, свежевыбеленные, с камышовыми крышами. Улица называлась Тоголока Молдо, но в нескольких местах попалось старое ее название: Купеческая. Машин здесь практически не было, кроме армейских белых закрытых автобусов с красным крестом. На этой же улице располагался военный госпиталь. Справа дома были все огорожены дувалом из такого-же самана, но выглядели более «респектабельно», по сравнению с левой стороной. Они стояли на фундаментах из камня. Среди них попадались и двухэтажные. Дома относительно «большие», по сравнению с глинобитными, стоявшими напротив. После того, как самые большие дома остались в глубине кварталов, справа через дорогу возник глинобитный дувал, с капитальными воротами. За калиткой находилась старинная будка часового, роль которого исполнял молодой человек с погонами курсанта. Одинокая «птичка» указывала на то, что их владелец – военнослужащий школы летчиков, один из «не успевших на войну». Короткий палаш в старых потертых ножнах, и невыносимая грусть в глазах. Шинельку он свою повесил внутри, и малость разоблачился на солнышке, расстегнув ворот гимнастерки, и подставив грудь в майке под яркое мартовское солнце, можно сказать, апрельское. «Нарвавшись» в таком виде на генерала, да еще и авиатора, он не знал куда деться, пытаясь одной рукой застегнуть тугие маленькие пуговицы. Второй рукой отдавал, как положено, честь.
– Застегнитесь и передайте начальнику караула, что я сделал вам замечание.
– Есть товарищ генерал! Все равно война кончилась, не успели мы. Проход закрыт до 17.00, товарищ генерал. А КПП – с той стороны. – Это он про калитку в противоположной стене, через которую, минуя КПП, проживающие в этом дворе попадали в училище. Постоянный пост возле нее не держали, а просто закрывали на то время, когда мало кто ходит.
– Мне вот сюда! – Петр показал на невысокое крыльцо в середине одноэтажного деревянного дома с большими высокими старомодными окнами.
– А там никого, тащ генерал, Евгения Владимировна на занятиях, в училище, а девочки в школе.
Петр поправил курсанту пилотку.
– Я тогда чемоданчик оставлю, и пройду в училище.
– А вы к ним? Так ключ под ковриком, мы там чайник ставим и поесть девочкам греем. Проходите!
«Узнаю бабушку! У нее всегда отношения с курсантами были самыми доверительными, что не мешало ей снимать с них три шкуры на экзаменах и зачетах!» Петр открыл дверь: прихожая, кухня и спальня в одном флаконе. Одна огромная высокая и широченная кровать. Несколько раскладушек, удобства – во дворе. Высокий комод-бюро в одном углу, и письменный стол, на котором, видимо, занимаются девочки. Двустворчатый шкаф и небольшой столик у окна, скорее всего, кухонный. Довольно большая печь-голландка, несколько эмалированных ведер, и керогаз на табуретке, под которым стояло пустое ведро для мусора и отходов. Очень чисто, ни пылинки. «Чего ей в Москве не сиделось?» – кто из нас так подумал, я не знаю, скорее всего – оба. Обещанной квартиры пока так и нет!
Петр поставил свой «дежурный» чемоданчик, вышел на улицу и снова положил ключ под коврик. Еще раз поприветствовал курсанта, и вышел, направляясь на КПП. Там и выяснилось, что Миши Кобякова больше нет, командует здесь контр-адмирал Топленинов, бывший преподаватель Ейского училища, был несколько недель даже его начальником, вместо Андреева, который попытался уйти на фронт, но Топленинов сам ушел в 75-ю морскую стрелковую бригаду под Москву, с огромным понижением, командиром минометной батареи, и Андреева вернули на училище. Теперь именно Андреев «вспомнил» о бывшем заме по летной подготовке, и Никанорыча сняли с фронта, и отправили сюда, готовить кадры для морской авиации. И, хотя Петр сказал дежурному по КПП, что прибыл в училище по личным делам, он не успел пройти 50 метров бассейна и подойти к столовой, следуя к учебным корпусам, как ему навстречу, выйдя между кустами, появился Дмитрий Никанорович, собственной персоной.
– О, боже мой! Какие люди, и в нашей глуши! Никак меня сменить приехал, Петр Василич!
– Нет, таких указаний я не получал, я – не по делам, я – в отпуске. Приехал мать и сестер проведать.
– А зачем к нам заглянул?
– Ну, как зачем? Мама здесь работает.
– Как здесь?
– Уже 8 месяцев преподает в училище криптографию.
– Евгения Владимировна – твоя мать? Вот это номер! Кажется, я понимаю: зачем ты приехал. Это проклятый квартирный вопрос. – грустно сказал начальник училища.
Мать, после крайнего изменения своего семейного положения, сменила фамилию на девичью: де Рикс, только писала ее слитно, так что артикль «де» стал слогом. Когда-то, еще при Петре, ее родственники приехали в Петербург из Ирландии и записались в русскую гвардию. Служила в ПВО она под этой фамилией, с отговоркой: чтобы не мешать тебе, Петя.
В чем было дело адмирал не объяснил, а сходу взял быка за рога.
– Петя, а она как к собственному хозяйству относится? Или чистая горожанка?
– Да, нормально, а что так?
– Да, понимаешь, есть тут у нас на 1-м Кубанском шесть фундаментов, пожар был, а у нас там на постое две эскадрильи стоят. Это за железкой, у Аламединки. Там казачьи хутора, которые пока к городу не относятся, но в перспективный план входят. У нас туда и оттуда людей возят. Есть школа, хотя захватить с собой девочек не велика проблема. Школа хорошая, учителя сплошь из Ленинграда работают, хоть и на подселении там живут. Участки хорошие, сады, виноградники, каменные сараи, где сейчас наши летчики-инструкторы и живут. Есть договоренность с поссоветом и утвержденный архитектурный план. Но, провести финансирование можем только через кассу. Стройматериалы есть, и это будет не служебное, а личное жилье. Пять комнат, кухня и веранда, 16 соток приусадебный участок. Двадцать тысяч, стройматериалы есть. Людей я подброшу. А главное – начать, потом инструкторы увидят какая это конфетка, сами вложатся в остальное. Переезд через пути уже сделали.