– От вас нужна только информация.

– Не обещаю. Как получится.

– И последнее. Лянчин. Хоть что-нибудь.

– Этим буду заниматься. Мне самому интересно. Но – это гарантирует безопасность аборигенов от ваших вивисекций?

– Николай Бенедиктович, ну что вы! Любых животных удобнее и эффективнее изучать в естественной среде обитания…

– «Животные» почти поголовно грамотны в то время, когда земляне утирали нос рукавом и лаптем щи хлебали. Хватит уже, противно.

– Ну и хорошо, – неожиданно покладисто соглашается Рашпиль. – О любых новых решениях вам дадут знать. Можете идти.

– Ах, спасибо! Неужели могу?!

Антон-Слухач улыбается.

– Беда с этими этнографами!

Я прощаюсь с Вадиком и выпрыгиваю из авиетки с таким чувством, будто сбежал из тюрьмы. Голограмма колеблется и меняется на туманные облака зимнего ночного неба. Авиетка взлетает. Я смотрю ей вслед и стыжусь своего происхождения.

Миссионеры чёртовы…

Бреду к Дворцу. Ужасаюсь воображаемым картинкам вивария, вроде того, что на станции Хен-Ер, но вместо баск в вольерах – аборигены. Ар-Нель, распятый на операционном столе, с электродами, вживлёнными в мозг… а если даже и не милый-дорогой Ча, то – какая разница? Всё равно.

Аборигены не хуже землян. Может, КомКону показалось, что они лучше землян? Компромат вам?

Оэ, как бы мне хотелось, чтобы представители какой-нибудь Сверхрасы хорошенько поизучали Рашпиля! В лаборатории! Абсолютно уверенные, что он – примитивное существо без зачатков интеллекта! И прислали бы мне записи эксперимента – я бы смотрел их перед сном и радовался!

Я прохожу мимо гвардейцев, делая вид, что дивно прогулялся. Возвращаюсь в комнату. Фонарик горит, но жаровня погасла. Юу поднимает голову, лохматый спросонья, смотрит на меня, щурясь.

– Ник… я тут задремал…

– Ну и спи, – говорю я, присаживаясь рядом. – Ещё очень рано…

Книга вторая

Поиски путей

Запись N134-05; Нги-Унг-Лян, Кши-На, Тай-Е, Улица Придорожных Цветов

Утоптанный снег – в красных пятнах, и кафтан, брошенный в сугроб, залит кровью, и рубаха на мальчишке уже пропиталась кровью насквозь. Но сам он ещё держится на ногах и держит тростник – не меч-«тростник», а просто палку. А зрители ошалели от крови, свистят и орут его очередному сопернику: «Убей! Убей эту тварь! Что возишься?!»

Юу плюёт под ноги, делает суровое лицо:

– Ник, мне надоело смотреть. Я ухожу. Зачем я вообще сюда притащился?

Ар-Нель, розовенький, спокойный и подчёркнуто ироничный, как всегда, кутается в плащ, подбитый мехом, говорит:

– Мой милый Второй Л-Та, вам ведь хотелось взглянуть, не правда ли? Вы говорили, что не знаете жизни, что у вас недостаточно жестокого опыта, необходимого придворному – и именно это привело вас сюда и сейчас. Жестокий опыт не пришёлся вам по вкусу?

– Вы наслаждаетесь! – фыркает Юу. – Хок, вы же наслаждаетесь тем, что видите! Ну и сердце у вас!

– Вспомните, это – площадка напротив Дома Порока, – невесело усмехается Ар-Нель. – Все, кого вы видите, пришли насладиться. А вам, очевидно, не следовало бы смотреть на зрелище, не предназначенное для Юношей – вы слишком молоды и непосредственны, мой дорогой.

– Он умрёт? – спрашивает Юу, снизив тон.

На лицо Ар-Неля набегает тень.

– Полагаю, да. Безнадёжная отвага… думаю, он рассчитывает на смерть.

Сегодня морозно, но по лицу парня с палкой стекают капли пота. Его соперник, средних лет мужчина, одетый, как зажиточный горожанин, вооружённый отличным мечом с Разумом Стали, делает резкий выпад. Парень отступает, три шага назад – и край площадки. Ближайший зритель толкает его в спину – и ему приходится извернуться всем телом, как выворачивается падающая кошка, чтобы не поймать меч горожанина собственной грудью. В толпе свистят и хохочут. Четверо конвойных из Департамента Добродетели, ухмыляясь, наблюдают за боем, стоя поодаль, и, кажется, вполголоса делают ставки. Рядом с конвойными – владелец Дома Порока, пара старух из обслуги и чиновник из Департамента; чиновнику забавно, старухам всё равно, хозяин притона удручён. Можно понять: убьют мальчишку – и пропали денежки.

Женщин не видно; их присутствие только угадывается за расписным пергаментом окон.

Я впервые на Улице Придорожных Цветов, как поэтически называется местный квартал «красных фонарей». Пришёл поглядеть на редкостное зрелище – на то, как неудачники, попавшие в беду, становятся здешними девками.

Ар-Нель рассказал, а он узнал от Смотрителя Трапезной, Всегда-Господина, естественно. Должность наследственная и ответственная, вельможа важный… приезжал сюда к началу действа присмотреть новую рабыню. Сейчас уже уехал. Этот герой на площадке – четвёртый по счёту, а то, что могло заинтересовать господ настолько, что захочется взять в дом, показали гораздо раньше.

Обречённых привезли под конвоем из, я бы сказал, КПЗ – Башни Справедливости при Департаменте. Местный аналог предварительного заключения; там не держат долго. После суда оттуда лишь три пути. Могут оправдать – тогда отпустят, но это, разумеется, совсем не часто. Чаще – казнь. Если преступник вышел из Времени Любви, его обрезают сразу после суда, а потом продают на тяжёлые и грязные работы: в ассенизаторы, в каменщики, в дубильщики кож – всё в таком духе. Человек пропащий, рабочий скот на всю оставшуюся жизнь – Кши-На в исправление не верит. Если ты, старый дурак, до такой степени гад, что преступил закон, надеясь остаться безнаказанным – получи и распишись. Жизни у тебя всё равно больше не будет – а убивать расточительно и нерентабельно; смертная казнь полагается только за страшные злодеяния типа государственной измены или нескольких убийств с отягчающими, случается исчезающее редко. Ясно ведь, что смерти на поединке убийствами не считаются – в скандальных делах речь идёт, большей частью, о корысти, не об обычных страстях. Детей до Времени не судят – за них отвечают родители. Женщин посимпатичнее и совсем молоденьких мальчиков щадят: в большинстве случаев их продают хозяевам борделей, а оттуда есть призрачный шанс попасть в дом к аристократу или купцу с деньгами – в качестве наложницы.

Но шанс зависит от статьи.

Первый оказывается неисправным должником – ну что скажешь? Родители мотали, а этого бедолагу призвали к ответу. Дом – с молотка, младшего сына – продали, как движимое имущество, в пользу кредиторов. Мальчик из хорошей семьи, лет шестнадцати, чистенький, коса, прилично одет, в ужасе от происходящего. Его-то Господин Смотритель Трапезной и выкупает – а несчастный парень преклоняет колено, прижимается щекой к перчатке нового хозяина… Ага, хозяин старше чуть ли не втрое, уже несколько наложниц – но это лучше, чем положение шлюхи. Сразу видно.

Его освобождают сразу по получении денег – и вельможа увозит в своём экипаже, разочаровав толпу зевак. Но дальше становится веселее.

Следующий – воришка. Семнадцать. Волосы острижены – плебей, но смазливое личико. Его первым и выталкивают на середину очищенной от снега площадки перед Домом Порока, а в руки суют палку. И хозяин весело провозглашает, что желающие могут заплатить за поединок – и сорвать новый цветочек.

Происходит лихой аукцион, собравшиеся – я заметил, что вокруг нет юношей, кроме моих ребят, только мужчины с подтверждённым статусом – предлагают деньги и отпускают шуточки, от которых воришка краснеет, бледнеет и тискает палку в руках. Наконец, сходятся в цене, и высокий, плотный, довольно молодой ещё мужик, по виду и знакам на одежде – из оружейников, устраивает то, ради чего вокруг столпились зеваки. Бой, так сказать. Взрослый мужчина с мечом против пацана с палкой.