Если бы Тхарайя был царём, подумала я, он придумал бы способ как-нибудь запретить эти кошмарные традиции. Он – мастер нарушения обычаев. Ох, если бы…

Пожилой грузный кастрат с жёстким лицом по-кошачьи поскрёбся в дверь и вошёл, «взяв прах от моих ног». Наряженный в чёрный бархат и красные галуны, тяжёлый и мрачный, как старый мерин, запряжённый в катафалк. Я не встречала его раньше, он не напоминал молодых и жеманных слуг государыни. Вероятно, этот человек не был доверенным слугой Бальшь, подумала я, и тут же меня поразила другая мысль: а не этому ли человеку Бальшь доверила проследить за исполнением завещания?

Меня зазнобило. Я укуталась в шаль из невесомого козьего пуха и спросила кастрата, что ему угодно.

– Госпожа, – отвечал он, – принц Нур-Тийе желает побеседовать с тобой. Ты можешь принять его в Зале Посещений?

– О чём со мной разговаривать принцу, которого не знаю я и который не знает меня? – удивилась я. – Тем более сейчас, когда у всех во дворце столько важнейших и прискорбнейших дел! Я не могу этого понять.

– Это важно для тебя, – сказал кастрат. – Но принц Нур-Тийе желает говорить с тобой наедине.

– Я не говорю наедине с незнакомыми мужчинами, – попыталась возразить я, но кастрат тут же поправил:

– Ты говоришь не о незнакомце, а о родственнике!

Я переглянулась с Шуарле; он чуть пожал плечами. Я посмотрела на Раадрашь – она тут же ответила:

– Если не пойдёшь – не узнаешь то, что могла бы узнать.

Мне показалось, что это прозвучало вполне резонно.

Я повязала голову платком из тяжёлого нугирэкского шёлка тёмно-медового цвета и укуталась в дорожный плащ, скрывавший тело надёжно, как крепостная стена. Мне очень хотелось, чтобы меня сопровождал Шуарле, но пожилой кастрат посмотрел на моего друга скептически и заявил, что проводит меня сам. Если бы меня действительно провожал он один, я отказалась бы от визита.

Слава Господу, не только он. Я не знала, кто из близнецов дышит мне в спину январским холодом, – не умела их различать – но совершенно точно чувствовала, что один из них пошёл за мной, а второй остался охранять Эда. Присутствие невидимого стража придавало мне уверенности в себе.

В Зал Посещений я вошла почти спокойно.

Нур-Тийе благодушно улыбнулся, увидев меня. Вообще-то он казался мне самым приятным из старших принцев; его иссечённое саблями лицо выглядело открытым и спокойным. Эта мина располагала меня к беседе, особенно после безумных усмешечек Лаа-Гра – я только никак не могла взять в толк, что этому серьёзному господину может понадобиться от меня.

Я поклонилась. Нур-Тийе сидел на подушках – и я уселась, подобрав полы плаща, поодаль от него.

– Напрасно дичишься, Лиалешь, – сказал Нур-Тийе, продолжая улыбаться. – Я думаю, женщине в твоём положении нужна помощь, и, я думаю, такая отчаянная и красивая женщина, как ты, этой помощи достойна.

– Я очень признательна тебе за заботу, – сказала я. – Но, мне кажется, моё положение не столь плачевно, как это может показаться со стороны.

– Ты осталась одна, – сказал он, чуть поведя плечом, с той же улыбкой. – Ты ведь понимаешь, что Тхарайя не вернётся?

Мне мучительно захотелось, чтобы рядом был Шуарле – с ним легче чувствовать себя сильной.

– Нет, – сказала я, сжав под плащом кулаки. – Я не поверю в его смерть, пока не увижу его мёртвым.

Нур-Тийе рассмеялся.

– Лиалешь, посланец царя теней говорил с Лаа-Гра. Все обитатели берега реки возвращаются к себе домой до окончания войны – понимаешь, что это значит?

– Нет, – сказала я. Я растерялась.

Нур-Тийе смотрел на меня, как на глупую девочку, которая задала не по годам сложный вопрос.

– До окончания войны с мертвецами, а не с северянами, – пояснил он весело и снисходительно. – До тех пор, пока Тхарайя не закроет мёртвым дорогу в мир живых. Собой. Теперь ты поняла?

– Нет, – повторила я. Я как-то трудно впускала в себя то, что он говорил.

Нур-Тийе, улыбаясь, развёл руками: «Ах, бестолковая крошка!»

– Лиалешь, – сказал он, – это очень просто. Пока царь теней смотрел на всё сквозь пальцы, тени могли бродить по дворцу, а кое-кто из них считал возможным – уж не знаю почему – оказывать тебе услуги. Но теперь царь отзывает всех своих подданных до самой смерти Тхарайя, понимаешь? Ты останешься без охраны – а Лаа-Гра тут же прикажет избавиться от тебя. И не надейся, что кто-нибудь за тебя отомстит.

– Тхарайя вернётся, – сказала я.

Я уже успела понять всё. Наверное, те, кто сообщал мне о том, как умрёт Тхарайя, более-менее знали, о чём говорят. Наверное, они правы: у моего бесценного мужа не в обычае бегать от выполнения долга. Я только принять это не могла. Не могла – и всё. Я была готова настаивать на своём и топать ногами, не слушая никаких разумных доводов.

Я не умела представить Тхарайя мёртвым, а они все торопились его похоронить… Впрочем, Лаа-Гра кричал, что Тхарайя мёртв, когда война ещё только началась. Теперь я точно знала, что это ложь; после той его лжи мне было легко представить себе, что все остальные тоже лгут, лгут, лгут – как бы правдоподобно ни звучали их слова.

– Лиалешь, – сказал Нур-Тийе, – ты так умна и смела – а ведёшь себя так глупо. Неужели ты хочешь, чтобы солдаты Лаа-Гра содрали с тебя кожу заживо?

Шуарле когда-то говорил, что глубоко дышит, когда хочет успокоиться. Я сделала несколько быстрых и глубоких вдохов и заставила себя успокоиться ради Эда. Ничего-ничего, думала я, в конце концов, я могу просто притвориться, что поверила. Сделать вид. Пусть Нур-Тийе говорит, что хочет – но я знаю: Тхарайя хранят боги. Оба. Господь наш и Нут.

А может, ещё и Солнце Керима и Сейад.

– Хорошо, – сказала я через силу. – Я поняла. Ты заботишься обо мне. Но как ты можешь мне помочь, Нур-Тийе? Я же обречена!

Он улыбнулся милой открытой улыбкой.

– Лиалешь, закон не запрещает младшему брату унаследовать жену старшего. Ты восхитила меня – и в тот день, когда Тхарайя показал тебя покойному отцу, и нынешней ночью, когда ты посмела отчитать Лаа-Гра. Ты необыкновенная женщина, Лиалешь, и я готов спасти тебя и приблизить к себе, несмотря на то что ты принадлежала Тхарайя.

Услышав это, я почти не удивилась. Кажется, я даже не была по-настоящему оскорблена. Меня только позабавило выражение лица Нур-Тийе – его снисходительная нежность. Он вовсе не спрашивал, намерена ли я принять его решение, и не ожидал ответа, а лишь ставил меня в известность.

Ну, хорошо же, подумала я и спросила:

– А что станет с моей свитой?

Нур-Тийе улыбнулся ещё более снисходительно и вальяжно.

– Демоницу удушат на похоронах Тхарайя, как старшую жену, если она доживёт до похорон, – сказал он. – Кастрата-демона, я думаю, удушат раньше. Лаа-Гра не выносит ни аглийе, ни полукровок; он, наверное, уже распорядился избавиться от них, как только представится возможность… А кто ещё у тебя в свите?

– Сейад, няня малыша, – сказала я машинально.

– Шаманка? – Нур-Тийе задумался и перестал улыбаться. – Лиалешь… ну ты же понимаешь, что у тебя будут человеческие дети?

– Ах вот как? – сказала я, сдерживая собственный гнев, как норовистую лошадь. – Ты желаешь спасти меня, но убить моего ребёнка? Твои поступки поражают благородством.

– Это не твой ребёнок, а Тхарайя, – возразил Нур-Тийе.

– Да, моего мужа и твоего брата, – сказала я, удивляясь собственному тону. – Уж не говоря о том, что ко мне это дитя тоже имеет отношение. Но это уже не важно. Я изменяю собственному естеству, беседуя с мужчиной, способным убить младенца.

Лицо Нур-Тийе удивлённо вытянулось.

– Я бы понял, если бы это был человеческий ребёнок, – сказал он, явственно пытаясь не унижать себя раздражением. – Но это демонёнок, Лиалешь. Подумай, как будешь мучиться, когда он вырастет… и потом – неумно и опасно оставлять на этом берегу кровь Тхарайя…

– Это напрасный разговор, – сказала я. – И он мне неприятен.

– Ты, оказывается, капризна, – сказал Нур-Тийе с сожалением. – Но дело в том, что твои повадки и твоя отвага зацепили меня за живое. Я готов уступить женщине. Я даже найду знахаря, который сделает это существо безопасным, и позволю тебе нянчиться с чудовищем, если ты хочешь. Надеюсь, ты образумишься, когда у тебя родятся нормальные дети.